Скорина и Парацельс
Исторически в Падуе было два основных центра притяжения — собор Святого Антония, куда устремлялись паломники со всего католического мира, и Академия (или как нам привычнее сейчас говорить, университет), куда устремлялись школяры со всей, даже не католической, Европы. С тех пор утекло много воды, потоки пилигримов и студентов заметно обмелели. Тем не менее, если вы хотите почувствовать дух ренессансного просвещения, то лучшего места, чем Падуанский университет, не найти.
Так же как Кембриджский университет был основан профессорами и студентами, бежавшими из Оксфорда, так и Падуанский возник в 1222 году, когда группа докторов и школяров оставила Болонский университет из-за внутренних разногласий. С тех пор между университетами Болоньи и Падуи продолжалось неформальное соперничество. В обоих были сильные медицинские факультеты. И хотя персонаж итальянской комедии дель арте Доктор (Il Dottore[1]) традиционно является выпускником именно Болонского университета, что как бы закрепляет его репутацию более престижного учебного заведения, список реальных преподавателей и выпускников Падуанской академии впечатляет, по крайней мере, не меньше: Ян Непомуцкий, Галилео Галилей, Томазо Кампанелла, Николай Кузанский, Вильям Гарвей, Джованни Пико дела Мирандола и др.
Что важно: Падуанский университет был очень популярен у выпускников Краковского университета. Именно сюда приезжали выходцы из Королевства Польского и Великого княжества Литовского, чтобы подучить право и медицину. Здесь учился Николай Коперник, гуманист и поэт Ян Кохановский, сюда же прибыл и Франтишек Скорина.
Существует распространенное мнение, что Скорина в Падуе учился. Но это не так. Исходя из сохранившихся актовых записей университета, можно утверждать, что здесь он только сдавал экзамены на получение степени доктора медицины. Где именно Скорина учился медицине, до сих пор остается загадкой.
Процедура испытаний состояла из нескольких этапов, каждый из которых подробно задокументирован. 5 ноября 1512 года Франциск Скорина, к тому времени уже доктор искусств, предстал перед коллегией докторов искусств и медицины и просил ее членов разрешить ему в качестве «дара и особой милости» подвергнуться испытаниям в области медицины. Вице-приор коллегии доктор Тадеуш Муссати, представляя прибывшего, назвал его «весьма ученым молодым человеком». На других членов коллегии Скорина также произвел хорошее впечатление, поскольку они единогласно разрешили ему сдать экзамены, причем освободив от немалой по тем временам платы.
На следующий день — в субботу 6 ноября — состоялся пробный экзамен:
«Господин магистр Франциск… на предложенные ему утром этого дня вопросы по медицине блестяще ответил по памяти и отклонил предъявленные ему возражения, отлично аргументируя, он проявил себя наилучшим образом. В связи с этим всеми учеными, там присутствовавшими, с общего согласия он был оценен как подготовленный и достойный быть допущенным к особому экзамену по медицине».
Наконец, во вторник 9 ноября Франциск Скорина вновь предстал перед членами коллегии для окончательного испытания. По форме оно напоминало предыдущее – Скорине были заданы вопросы, на которые он должен был ответить. Затем члены коллегии вступали с ним в импровизированный диспут, чтобы проверить глубину знаний и твердость аргументов экзаменуемого. В итоге Скорина «проявил себя столь славно и достойно», что получил «единодушное одобрение всех присутствующих ученых без исключения». В тот же день доктор искусств и медицины Бартоломей Баризон, промоутор Скорины (что-то вроде куратора или научного руководителя), от своего имени и от лица своих коллег вручил полочанину знаки медицинского достоинства.
К слову, в состав экзаменационной коллегии входил епископ Аргоса Паоло Забарелло. Именно он в феврале 1512 года засвидетельствовал чудо кровоточения в падуанской церкви Santa Maria dei Servi и собрал в специальный флакон «кровь» с лица и груди Христа.
Но самым важным и почетным экзаменатором Скорины, безусловно, являлся епископ Падуи и президент Падуанской Академии (этот пост городские епископы занимали автоматически) кардинал Сикст Гара делла Ровере. Он приходился племянником Папе Юлию II и внучатым племянником Папе Сиксту IV. Белорусская исследовательница Ольга Шутова, изучая эмблематику и аллегорику гравюр из скориновских изданий, обратила внимание на частое использование в этих изображениях мотива дуба. В частности, даже прическа библейского Самсона у Скорины нарисована в виде дубовой листвы. Rovere в переводе с итальянского означает “дуб”. Это дерево – центральный элемент герба семейства делла Ровере. Возможно, таким образом Франциск Скорина зашифровал благодарность президенту университета, в котором ему присвоили ученую степень доктора медицины.
***
С одной стороны, конечно, приятно, что Скорина сдал экзамены так блестяще. Однако, скорее всего, это характеризует его как не самого передового медика своей эпохи. По всей видимости, его успех у членов Коллегии свидетельствует лишь о том, что он хорошо ориентировался в стандартном для той поры наборе текстов Галена, Аристотеля и Авиценны, не привнося в их идеи ничего революционного или даже просто спорного.
В целом тогдашнее преподавание медицины состояло из чтения трактатов признанных античных авторитетов и достаточно отвлеченных от проблем реальной медицины комментариев к ним. Профессора и студенты могли долго спорить о принципах лечения тех или иных заболеваний, но это были преимущественно умозрительные, схоластические построения — без опоры на эмпирический опыт и врачебную практику. Так что для сдачи экзамена на соискание степени доктора медицины Скорине нужно было не столько уметь лечить болезни или знать анатомию, сколько правильно пересказать учение Аристотеля об энтелехии: о целесообразности и целенаправленной деятельности некоего высшего творца в предопределении форм и функций организма.
Справедливости ради стоит сказать, что «коперниканский» переворот в медицинской науке во времена Скорины только начинался. Одним из его ярких агентов был Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, больше известный как Парацельс. Он не просто был современником Скорины, не исключено, что они встречались лично. Достоверно известно, что Парацельс побывал в 1520-е годы в Вильно, столице ВКЛ, и провел там диспут с местным ученым доктором, имя которого история не сохранила. Сам Парацельс несколько лет спустя признал, что этот медицинский диспут он проиграл (возможно, поэтому и не стал упоминать имя своего соперника). Некоторые исследователи полагают, что в это время в Вильно проживал только один достойный Парацельса оппонент — Франтишек Скорина.
Теофраст Гогенгейм был настоящим революционером и нонконформистом. Свои лекции он начинал с торжественного сожжения трудов Галена и Авиценны — жест, шокирующий не только своим нигилизмом, но и расточительностью (книги в то время стоили очень дорого). Ему приписывают девиз: «Summa docet experientia» («Всему учит опыт»). Некоторые занятия он проводил не в аудитории, а у постели больных. Кроме того, Парацельс последовательно выступал против разделения медицины на терапию и хирургию. Как уже говорилось, медицина в те годы была специальностью во многом гуманитарной. Операции же чаще проводили не врачи, а цирюльники. Вопреки этой традиции Парацельс называл себя доктором обеих медицин — doctor utriusque medicinae — и справедливо указывал на то, что хирургия является неотъемлемой частью врачебного дела.
Парацельс решительно отвергал античное представление о том, что человеческое тело состоит из четырех соков — крови, слизи, черной и желтой желчи. Правда, на место этого доминирующего заблуждения он выдвигал собственное — о том, что человеческое тело создано из того же материала, что и земля: ртути, серы, солей и ряда других веществ. Как считал Парацельс, когда человек здоров, эти вещества находятся в равновесии друг с другом, а болезнь означает преобладание или, наоборот, недостаток одного из них. Отсюда — его увлечение химией и активное применение в практике меди, железа, олова, мышьяка, сурьмы и других минералов. В частности, весьма распространенный в то время сифилис, который Теофраст Гогенгейм считал соединением проказы с сапом, он лечил втиранием ртути. Предположу, что такое лечение было не просто бесполезным, но, возможно, даже опаснее самой болезни. В общем, при всем уважении к научному прогрессу, попасть на прием к Парацельсу лично мне бы не хотелось.
Чтобы поставить точку в рассказе о затейливости путей развития экспериментальной науки эпохи Возрождения, упомяну еще один факт о Парацельсе, который не часто встретишь в учебнике по истории медицины. Именно Теофрасту Гогенгейму, а не какому-нибудь средневековому мракобесу, принадлежит рецепт по выращиванию гомункула в домашних условиях. В его трактате «О природе вещей» можно прочесть:
«Если сперму, заключенную в плотно запечатанную бутыль, поместить в лошадиный навоз приблизительно на 40 дней и надлежащим образом «намагнетизировать», она может начать жить и двигаться. По истечении этого времени субстанция приобретает форму и черты человеческого существа, однако будет прозрачной и бестелесной. Если теперь его еще сорок недель искусственно питать arcanum sanguinis hominis (от лат. «тайна жизненной силы человека») и держать все это время в лошадином навозе при неизменной температуре, оно вырастет в человеческое дитя…».
[1] Как правило, этот персонаж изображал доктора права, но часто и доктора медицины.