Бари / Бары / Bari

Бона Сфорца

Бона Сфорца родилась в 1494 году, когда словосочетание «превратности судьбы» еще не стало литературным штампом и вполне годилось для описания реальной жизни — не столь предсказуемой и безопасной, как сегодняшняя.

Стартовые условия у Боны, на первый взгляд, были великолепными. К моменту ее рождения семейство Сфорца уже полвека правило в Миланском герцогстве. Ее отец – Джан Галеаццо Сфорца – как раз был герцогом. Мать – Изабелла Арагонская – происходила из неаполитанской королевской фамилии. Однако в действительности Джан Галеаццо был фигурой, скорее, номинальной, реальная власть в герцогстве была сосредоточена в руках его дяди Лодовико Моро, занимавшего пост регента. Кроме того, Боне еще не было и года, когда Джан Галеаццо умер. Миланский трон должен был достаться его сыну Франческо, но Лодовико Моро не стал продолжать игру в регента, объявив себя герцогом вопреки формальным правилам престолонаследия.

В качестве отступного Лодовико передал Изабелле Арагонской княжества Бари и Россано. Впрочем, для Изабеллы это стало слабым утешением, ведь вслед за мужем она потеряла и троих своих детей. Родившаяся уже после смерти Джан Галеаццо младшая сестра Боны Бьянка умерла в младенчестве. В 1501 году скончалась старшая сестра Боны — Ипполита. Чуть раньше французский король Людовик ХII, имевший свои виды на Милан, фактически взял в заложники единственного брата Боны, поселив его в одном из своих замков во Франции. В 1512 году Франческо Сфорца упал с лошади и умер от полученной травмы, что лишило семью последней надежды на воссоединение. У Изабеллы Арагонской осталась только Бона.

Мать и дочь поселились в Бари, в норманнском замке, который прекрасно сохранился до наших дней. Столица Апулии стала для них не просто убежищем, но настоящим домом, а для Боны еще и малой родиной, которую она, уже став королевой Польской и великой княгиней Литовской, наверняка вспоминала с теплотой. Следы этой ностальгии можно обнаружить в топонимике украинского Подолья: в 1537 году, выкупив местечко Ров, Бона переименует его в Бар.

В молодости Бона Сфорца была довольно красива, об этом свидетельствует не только дипломатическая переписка, но и сохранившаяся гравюра. Также она была хорошо образована — Изабелла Арагонская не скупилась, нанимая своей единственной выжившей дочери лучших и передовых для того времени учителей из числа гуманистов. Тем не менее, несмотря на красоту, ум и в высшей степени аристократическое происхождение, Бона вряд ли считалась завидной невестой, поскольку за ней не стояла влиятельная семья (а влиятельность в то время измерялась деньгами и армией). Несколько потенциальных партий, старательно подобранных для Боны матерью, ее арагонскими родственниками и папой Львом Х, не состоялись по разным причинам. Между тем, Боне уже исполнилось 23 года – по тогдашним меркам возраст на грани, почти старая дева.

Бона Сфорца в молодости

В сложившихся обстоятельствах брак с королем Польши и великим князем Литовским, которому уже исполнилось 50, был неплохим вариантом и честной сделкой. Жигимонт (Сигизмунд) по прозвищу Старый, у которого от первого союза остались только две дочери, нуждался в молодой жене, способной подарить ему законного наследника мужского пола. В свою очередь, Бона, хоть и покидала солнечную Италию ради брака со стариком, получала взамен перспективы, о которых, оставшись в Бари, не могла и мечтать. Ягеллоны тогда были на пике своего могущества: помимо ВКЛ, откуда они происходили, представителям этой династии принадлежали короны Польши, Чехии и Венгрии — фактически они правили всей Восточной Европой.

Венчание состоялось в 1517 году в Неаполе, 6 декабря — в день Св. Николая, небесного покровителя Бари. Церемония была пышной, хотя жених на ней отсутствовал: как тогда было принято, его по доверенности замещал придворный. Своего мужа Бона впервые увидела спустя 4 месяца, когда прибыла в Краков, где брак и был консумирован 18 апреля 1518 года.

Бона прожила в Польше и Литве 38 лет и родила Жигимонту шестерых детей: Изабеллу, Жигимонта Августа, Софию, Анну, Катерину и Войцеха Альбрехта, который умер сразу же после появления на свет. После стольких родов Бона располнела и утратила свою красоту, однако, похоже, это не помешало сохранить ей гармоничные отношения с мужем. При этом Бона и Жигимонт обладали совершенно разными темпераментами. Королева была настоящей итальянкой, да еще и с арагонскими корнями — этим все сказано. Жигимонт, напротив, унаследовал нордический белорусско-литовский характер, был спокойным и незлобивым человеком, где-то даже лишенным властных амбиций. Бона с ее кипучей энергией хорошо его дополняла и, видимо, часто и направляла.

В собрании Чарторыйских в Кракове хранится серия портретов последних Ягеллонов, выполненных Лукасом Кранахом младшим примерно в 1553 году. Совсем небольшие работы — 19,5х17,5 см, написанные маслом на металлических пластинах. Судя по их размеру и лаконичному исполнению, это не парадные портреты, а что-то типа фотоальбома на память, который удобно брать с собой в дорогу. Каждый изображенный сидит за столом, держа в руках перчатки. Позы очень похожие. Но только у Боны руки сжаты в кулаки. То ли что-то нервное, то ли так художник демонстрирует силу ее личности — мол, свое держит крепко, не упустит. Еще из характерного — узкие поджатые губы и тяжелый взгляд, проникающий внутрь. Крупные, очень выразительные глаза, пожалуй, единственное, что осталось неизменным со времен создания гравюры, где Бона еще молода и красива. Эти же итальянские глаза достались ее дочерям и сыну Жигимонту Августу.

Бона Сфорца на гравюре XVI века

Как правило, в популярной исторической литературе Бону описывают как хитрую, жадную, любящую поскандалить чужеземку, вероятную отравительницу Барбары Радзивилл (и некоторых других). Все эти нелицеприятные характеристики и зловещие обвинения были придуманы и активно распространялись еще при жизни Боны. Любой непредвзятый исследователь из этого может сделать лишь один достоверный вывод, а именно, что Бона Сфорца действительно раздражала многих при королевском дворе. Но в чем была истинная причина этого раздражения?

Ответ, как мне представляется, прост: тогдашние патриархальные установки польского и литвинского нобилитета не позволяли им смириться с тем, что женщина может претендовать на активную политическую роль. Их идеал жены монарха безнадежно застрял в средневековье, они хотели видеть королеву благочестивой, набожной и пассивной. В лице Боны они получили энергичную, умную, разносторонне образованную и самостоятельную личность эпохи Возрождения, чье влияние на Жигимонта оказалось значительно сильнее и прочнее, чем влияние магнатерии.

Благодаря Боне поляки и литвины познакомились с лимонами, апельсинами, инжиром, другими экзотическими плодами. Итальянка привезла с собой попугаев и научила королевский двор пользоваться вилкой. И это, конечно, важно. Но гораздо важнее, что она, по сути, стала проводником передовых европейских политических, экономических и административных практик. Магнаты привыкли решать все вопросы прямым насилием, используя свои частные армии. Бона Сфорца показала, что есть способы более цивилизованные и эффективные.

Она была прирожденным политиком, легко выстраивала союзы и шла на компромиссы ради достижения значимых для себя целей. Бона нашла подход и к литвинской верхушке, играя на ее патриотических и антипольских настроениях. Будучи женой внука Ягайло, она оплатила изготовление мраморного надгробия для Витовта, на котором выгравировали надпись на латыни: «Бона Сфорца, королева Польская, приказала поставить этот памятник славному государю Александру Витовту» (к сожалению, как надгробие, так и само тело Витовта были утрачены в годы Потопа, самой кровопролитной войны с Московским царством).

Как ни странно, у Боны, ревностной матери, сложились конструктивные отношения с детьми мужа — внебрачными и от первой жены. Так, виленский епископ Ян, сын Жигимонта и Катерины Охстат (Тельничанки), по инициативе Боны лоббировал повышение статуса Литвы, превращение ее в королевство. Когда реализация этой идеи была заблокирована, в 1529 году он в присутствии магнатов короновал малолетнего единокровного брата Жигимонта (Сигизмунда) Августа великим князем Литовским, чтобы гарантировать его права на княжество в случае смерти отца. Кстати, Ян в молодости 4 года учился в Болонском университете, так что они с Боной наверняка легко нашли общий язык — итальянский.

Бона была очень рачительной хозяйкой. Постепенно из королевских пожалований и купленных земель она сумела собрать собственный домен, превратившись в крупнейшего феодала Польши и ВКЛ. Однако главная заслуга итальянки заключалась в том, что на этой территории активно внедрялись земельная и административная реформы. Городам давали Магдебургское право, учреждались ярмарки, для поощрения торговли и ремесла вводились налоговые каникулы. В сельской местности проводилась земельно-административная реформа, позднее получившая название «волочной померы». В 1557 году ее распространили на все великокняжеские земли, что позволило утроить доходы с них. Бона лично назначала экономов в своих владениях, как правило, из мелкой шляхты, требуя от них регулярных письменных отчетов. При Боне началась мелиорация Полесья, она же приказала построить первые на территории современной Беларуси каналы (один из них, сохранившийся до сих пор, так и называется – Бона, впадает в реку Мухавец в Кобрине).

Наконец, королева-итальянка была идейной противницей произвола, обладала образцовым для того времени правосознанием. Стоит упомянуть, что латинский перевод Литовского Статута 1529 года был сделан по ее приказу уже в 1530 году. Бона Сфорца не владела старобелорусским, но стремилась изучить Статут, чтобы не выходить за рамки сложившихся правовых норм.

Успех сопровождал Бону практически во всем, кроме ее главного жизненного проекта — сына Жигимонта Августа. Надо отметить, что она была настоящей итальянской мамашей, с синдромом гиперопеки. Таких и сейчас в Италии огромное количество. В результате дети до сорока лет живут со своими родителями, а сыновья отказываются жениться, поскольку, как известно, вкуснее маминого соуса и пасты ничего в мире нет.

Усвоив в детстве горький урок, как легко в один миг превратиться из представителя миланского княжеского дома в никому не нужную сироту, Бона с маниакальным упорством пристраивала своих детей на монаршие престолы, временами грубо распихивая локтями возможных конкурентов, например, Габсбургов.

При жизни матери замуж удалось выйти только старшим дочерям — Изабелле и Софье. Когда в 1556 году Бона покинула семью, вернувшись в Бари, она оставила в Польше в опечатанной комнате приданное своим незамужним дочерям, взяв слово у сына, тогда уже короля, добавить к этой сумме столько же. В конечном итоге, Изабелла стала королевой Венгрии, Софья — герцогиней Брауншвейгской, Катерина вышла замуж за великого герцога Финляндского (который впоследствии стал шведским королем), а Анна Ягеллонка сидела в девицах до 53 лет, пока Сейм не обязал Стефана Батория на ней жениться.

Бона любила и заботилась о всех своих детях. Но единственный сын все-таки был на особом счету. С ним Бона связывала свои главные надежды. Ему только исполнилось 2 года, когда королева-мать организовала церемонию подтверждения его наследственных прав на ВКЛ (польский трон не считался наследственным владением). Спустя 7 лет, Боне показалось, что присяги магнатов ВКЛ недостаточно, и она организовала церемонию досрочного вступления своего сына на великокняжеский трон. После этого польский Сейм был вынужден также досрочно объявить Жигимонта Августа королем, чтобы не рисковать унией с Литвой.

Все дети Боны получили хорошее домашнее образование. Преподавателей им, естественно, приглашали из Италии. Но краковский двор был недоволен тем, как и — главное — чему учат Жигимонта Августа. Бона действительно практически не уделяла внимания «рыцарским наукам», сделав серьезный крен в гуманитарную сферу. В итоге наследник, по мнению современников, вырос слишком изнеженным, не подготовленным к серьезной государственной работе. Он любил балы, торжества, имел вкус к роскоши, одновременно плохо переносил дискомфорт и не проявлял никакого интереса к военному делу.

Чрезмерная любовь к сыну не позволила Боне отпустить Жигимонта Августа в самостоятельное плавание, даже когда настала пора его женить. Ни с одной невесткой у Боны не сложились отношения. Но если первую и третью жену она еще могла терпеть — все-таки Габсбурги, то на Барбару Радзивилл у нее была почти настоящая идиосинкразия (справедливости ради стоит отметить, что не только у нее). При этом версия об отравлении Барбары своей свекровью вряд ли заслуживает внимания. Недавно сотрудники Каунасского университета медицинских наук, проанализировав сохранившиеся документы о болезни, а также результаты осмотра останков королевы, сделанные литовскими антропологами в 2001 году, пришли к выводу, что симптомы ее болезни, скорее, напоминают рак, а не отравление.

В результате, как часто бывает, сын не просто сбежал от властной матери, но и вообще отбился от рук, поступая ей наперекор и проявляя открытую враждебность. Первые проявления этого конфликта были заметны еще до женитьбы на Барбаре Радзивилл. После смерти второй жены отношения Жигимонта Августа с матерью окончательно испортились, перейдя в режим формально-холодного общения. Овдовев, Бона не смогла больше выносить гнетущую атмосферу королевского двора и покинула Краков, переехав с младшими дочерьми в свои владения в Мазовии.

Но и здесь жизнь перестала приносить ей удовлетворение, и Бона задумала вернуться на родину — в Бари. Осуществить этот план оказалось непросто, поскольку Жигимонт Август (как оказалось впоследствии — обоснованно) опасался, что его мать вывезет в Италию собственный капитал, который будет потерян для семьи. Боне потребовалось заступничество императора Священной римской империи Карла V и английской королевы Марии Тюдор (оба – ее родственники по арагонской линии), чтобы получить разрешение на отъезд. В 1556 году Бона Сфорца в сопровождении эскадрона гусар, которые охраняли ее казну (24 телеги!), навсегда покинула пределы Польши и Литвы.

По иронии судьбы вместо спокойной обеспеченной старости, которую Бона по праву заслужила, в родном Бари ее ожидал скорый и трагический конец в духе детективов Агаты Кристи. В начале 1557 года Бона одолжила 430 тысяч дукатов своему дальнему родственнику королю Испании и Неаполя Филиппу II — деньги были ему нужны для войны с Францией. Согласно договору займа Филипп обязался ежегодно выплачивать Боне 43 тысячи дукатов в качестве процентов. Однако уже в ноябре того же 1557 года королева неожиданно скончалась, оставив очень странное завещание: ее наследниками в части итальянских владений становились не сын и дочери, а Филипп II и придворный Боны Джан Лоренцо Паппакода, который собственно и организовал злосчастный заем.

Возможно, прояви Жигимонт Август решительность и инициативу, подозрительную смерть его матери можно было бы раскрыть по горячим следам. Однако этого не произошло. Судебный процесс, инициированный в Неаполе против Паппакоды детьми Боны, завершился оправдательным приговором — отчасти из-за отсутствия у обвинителей убедительных доказательств, но главным образом из-за давления Филиппа II. Паппакода не только получил от испанского короля должность старосты Бари, но и титул маркграфа Капурсо (земля в Апулии), обеспечив себе безбедную жизнь.

Гораздо больше Жигимонта Августа беспокоило, как получить долг с Филиппа II. В 1564 году заем удалось вернуть, хотя и не полностью. Даже после этого Жигимонт Август не озаботился тем, чтобы поставить Боне достойный памятник. Долгие годы ее скромный черный саркофаг находился в ризнице кафедрального собора Бари (Сан Сабино). В 1584 году фактически непогребенное тело королевы осмотрел Николай Радзивилл Сиротка, отметив, что оно хорошо сохранилось, за исключением верхней губы. Только накануне 100-летнего юбилея Боны ее младшая дочь Анна Ягеллонка добилась перезахоронения матери в базилике Святого Николая. По этому случаю  у неаполитанских мастеров было заказано пышное мраморное надгробие, которое мы можем увидеть и сегодня.

Так называемые «неаполитанские суммы» еще долго будоражили умы государственных деятелей Речи Посполитой. Как правило, о них вспоминали в периоды самого отчаянного безденежья. Например, в 1733 году, спустя без малого два века после смерти Боны, послы Сейма от Брестского воеводства предложили истребовать остаток долга, чтобы пополнить казну. К этому времени на троне Испании сидели уже Бурбоны, а королями Речи Посполитой являлись Сасы (так называли представителей саксонской династии).

В этом разделе также

Сан Никола