Судьбы частных коллекций. Дориа-Памфили, Тышкевичи и Радзивиллы
Рим – город тысячи музеев или даже просто город-музей. Писать о них – не хватит целой жизни. Поэтому я расскажу только об одном, и многим мой выбор покажется не самым очевидным. Тем не менее, этот музей очень атмосферный, он западает в душу. К тому же, несмотря на местоположение в самом центре Рима, на виа Корсо в двух шагах от площади Венеции, обычно там не так много посетителей. Вам не придется заранее бронировать билет, подстраивая свое расписание под имеющиеся свободные сеансы, как это всегда происходит в случае, скажем, галереи Боргезе.
Речь о палаццо старинной аристократической семьи Дориа-Памфили. Казалось бы, еще один дворец, пусть и размером с городской квартал. В Риме этим трудно кого-либо удивить. Но в нашем случае палаццо по-прежнему используется представителями княжеского рода Дориа-Памфили по своему прямому назначению – они в нем живут, а одноименная галерея с полотнами Рафаэля, Брейгеля, Караваджо, Тициана, бюстами работы Бернини является их частным собранием, открытым для публики.
Собрание Дориа-Памфили было заложено примерно в то же время, что и более знаменитая коллекция Боргезе. И при очень похожих обстоятельствах. У Папы Павла V был племянник кардинал Шипионе Боргезе, обожавший античное искусство, а также ценивший талант Караваджо. Благодаря его одержимости мы сегодня можем наслаждаться виллой Боргезе и ее коллекцией.
Племянник другого Папы – Иннокентия Х – Камилло Памфили также был кардиналом, знал толк в живописи, собрал изрядную коллекцию мастеров Ренессанса и своих современников, любил фламандцев и уже упомянутого Караваджо. В результате частная галерея Дориа-Памфили по богатству своей коллекции превосходит национальные музеи по меньшей мере половины стран Европы.
Оглядываясь на биографии Шипионе Боргезе и Камилло Памфили, приходишь к выводу, что если уж тебя угораздило родиться племянником Папы в середине XVII века, то noblesse oblige – придется вдобавок стать и кардиналом, и коллекционером искусства.
В современных музеях фокус всегда на картину или скульптуру, фон, как правило, стараются сделать нейтральным, чтобы не отвлекать внимание от экспоната. В галерее Дориа-Памфили, напротив, сохранили шпалерную развеску полотен, характерную для частных собраний прошлых веков. Картины здесь являются такой же частью интерьера, как и мебель, вазы, зеркала и текстиль. Лишь несколько полотен акцентированы, например, знаменитый портрет Иннокентия Х кисти Веласкеса. Кстати, галерея Дориа-Памфили – это хороший способ потренировать вашу художественную интуицию и эрудицию. Картины здесь не подписаны, лишь пронумерованы, поэтому вы можете сначала попытаться угадать авторство, а потом свериться с планом развески.
На особый лад настраивает и аудиогид, записанный голосом одного из хозяев дворца князем Джонатаном Погсоном Дориа-Памфили. О шедеврах из фамильной коллекции он рассказывает от первого лица, подавая факты не как выжимку из исторической монографии, а как часть семейной хроники. Джонатан Погсон Дориа-Памфили сам постоянно проживает в палаццо, и в его личные покои также можно попасть с экскурсией, если повезет. Видимо, именно его автомобили – один спортивный и еще один люксовый внедорожник – я видел припаркованными во дворе палаццо, когда посещал музей.
Гораздо позднее я узнал весьма любопытную историю о нынешних представителях семейства Дориа-Памфили. Оказалось, что последний прямой потомок этого аристократического рода Ориетта Дориа-Памфили Ланди, княгиня ди Мельфи (остальные 13 титулов пропустим для экономии времени) умерла в 2000 году. Еще во время Второй мировой войны, будучи юной девушкой, она познакомилась с британским морским офицером Фрэнком Погсоном, который находился в составе союзнических войск, высадившихся в Италии. После войны они поддерживали переписку, а в 1958 году поженились. Однако своих детей у пары не было, поэтому супруги сначала усыновили английского мальчика, а спустя год и девочку. Джонатан Погсон Дориа-Памфили и его сестра Джезин, таким образом, являются приемными детьми, а не прямыми потомками рода.
В последние годы брат с сестрой не раз привлекали внимание бульварной прессы своей судебной тяжбой. Дело в том, что Джонатан является открытым геем, который в 2006 году зарегистрировал гражданский брак со своим партнером. У пары имеется двое детей, рожденных в США от суррогатных матерей. Джезин, будучи ярой католичкой, посчитала это оскорблением фамильных чувств. В 2007 году она подала в суд на своего брата, требуя лишить его детей наследства и прав на фамильные титулы. Лишь в 2012 году римский суд окончательно отказался рассматривать этот иск.
Брат и сестра с тех пор фактически не поддерживают отношения, хотя им приходится делить между собой семейный палаццо. Впрочем, это не так и трудно, поскольку во дворце что-то около 1000 комнат, и к тому же их апартаменты находятся в разных крыльях здания. Так что, когда Джезин приезжает в Рим на выходные, они с Джонатаном даже не пересекаются.
***
В одном из интервью Джонатан Погсон Дориа-Памфили вспоминал, что, когда он учился в Англии, на занятиях по искусству им часто показывали работы, в которых Джонатан узнавал полотна из фамильной коллекции. Так постепенно ему становилось понятно значение семейного наследия.
В странах Центральной Европы, где отсутствовали собственные монархические династии, основную функцию по созданию и сохранению культурного наследия брали на себя местные аристократические роды. Уже в наше время их собрания стали основой национальных художественных галерей и музеев. В Венгрии это коллекция Эстерхази, в Польше – Чарторыйских. Благодаря нескольким удачным покупкам, совершенным в 1798 году князем Адамом Ежи Чарторыйским во время его путешествия по Италии, Польша стала страной со своим Леонардо (речь, безусловно, о «Даме с горностаем»), а если бы не Вторая мировая война, то имела бы и своего Рафаэля («Портрет юноши» кисти Рафаэля Санти был похищен нацистами и до сих пор не найден).
Чарторыйские прекрасно осознавали свою функцию, когда основали в Пулавах первый музей, о чем свидетельствует фраза, которую приписывают матери Адама Ежи – Изабелле Чарторыйской:
«Отчизна, я не смогла тебя защитить, позволь мне тогда тебя увековечить».
И хотя ее сын, уезжая в эмиграцию после восстания 1830-1831 гг., вывез фамильную коллекцию в Париж, внук Владислав уже в 1876 году переместил ее в Краков (тогда еще австрийский), посчитав, что собрание такого уровня должно стать достоянием всех поляков.
Если бы не постоянные исторические потрясения, похожие по значимости коллекции могли бы возникнуть еще у трех-четырех аристократических родов, тесно связанных с Беларусью и Литвой. Как минимум в двух случаях эти коллекции даже существовали, но были распылены и утрачены. Речь о собрании графов Тышкевичей (главным образом египетская и античная коллекция Михала Тышкевича) и несвижских Радзивиллов. Даже трудно вообразить, какую роль они могли бы сыграть в развитии страны.
***
Страсть к истории, музыке и искусству проявляли многие представители логойской линии Тышкевичей, а также их младшей воложинской ветви. Граф Пий Тышкевич, построивший в Логойске просторный дворец в стиле ампир (разрушен в годы Второй мировой войны), регулярно устраивал в нем музыкальные вечера, сам играл на скрипке. В этом имении имелась библиотека в 3 тысячи томов, значительная коллекция итальянской живописи, собрание старинных артефактов. Сыновья Пия – Евстахий и Константин – были увлечены историей и археологией. Благодаря их энергии, энтузиазму и деньгам в Вильно в середине 1850-х годов открылся первый публичный музей древностей.
Кузен логойских братьев, представитель воложинской ветви, Бенедикт Тышкевич также являлся известным коллекционером и меценатом. В его имении Красный Двор (совр. Раудондварис, недалеко от Каунаса) часто гостили художники и архитекторы. Домашняя библиотека включала множество редких старинных изданий. А в коллекции живописи, как сейчас пишут в популярной литературе, можно было увидеть полотна Леонардо да Винчи, Рубенса и Караваджо. К сожалению, в годы Первой мировой войны имение в Красном Дворе было разграблено, и мы так никогда и не узнаем, действительно ли собрание Тышкевичей могло иметь работы такого уровня или это были всего лишь копии и подделки.
Однако в одном мы можем быть уверены – и в Виленском публичном музее древностей, и в домашнем музее Константина Тышкевича в Логойске, а также в других имениях семьи, разбросанных по всей Беларуси и Литве, содержались уникальные древнеегипетские экспонаты, подаренные своим родственникам графом Михалом Тышкевичем. Именно его коллекция египетских и античных артефактов приобрела всеевропейскую известность, а сам граф, несмотря на отсутствие научных регалий, считался крупнейшим специалистом в области древнего искусства.
Михал Тышкевич родился в 1828 году в Воложине в семейном имении своего деда, в честь которого и был назван. Дворец, где будущий археолог, египтолог и коллекционер увидел свет, до сих пор сохранился. Правда, нужно иметь богатое воображение, чтобы в этих разрозненных и вульгаризированных последующими переделками зданиях увидеть когда-то великолепный дворцово-парковый комплекс. Детище виленского архитектора Августа Коссаковского, спроектированное в модном тогда неоклассическом стиле, сегодня поделено между воинской частью, отделением милиции и военкоматом, с соответствующим антуражем – колючей проволокой над забором и решетками на окнах.
Дед будущего археолога – граф Михал Тышкевич – прожил долгую интересную жизнь, являлся полковником наполеоновской армии, кавалером ордена Почетного легиона. В 1812 году он за свой счет собрал и экипировал уланский полк. При этом, несмотря на патриотические взгляды, умудрился не только избежать секвестра фамильных земель, но и значительно приумножил свои владения. Еще до войны 1812 года он купил у Доминика Радзивилла Биржи (литовское название Биржай, когда-то центр ординации Биржанской ветви Радзивиллов). После войны к его многочисленным имениям добавились Красный Двор, Паланга, Нямежис. Все это было поделено между сыновьями, обеспечило их стабильным доходом и позволило вести тот образ жизни, который они считали для себя интересным.
В молодые годы Михал Тышкевич-мл. очень увлекался охотой и даже специально ездил в Алжир, чтобы поохотиться на львов и пантер. В качестве своего дара Виленскому музею древностей, основанному его троюродными дядями, он преподнес чучела убитого им орла и озерной чайки. Одним словом, Михал жил жизнью скучающего аристократа. Радикальный поворот произошел в 1861 году, когда Тышкевич отправился в Египет, чтобы совершить путешествие по Нилу.
К тому времени проведение любых несанкционированных раскопок в стране было строго запрещено. Выдачей разрешений занималась специально созданная служба охраны древностей. Михал Тышкевич наверняка не планировал туда обращаться, надеясь просто развеяться и поохотиться на экзотических животных. Однако волею случая его первоначальные планы были нарушены.
В Каире российский консул представил молодого графа Тышкевича египетскому вице-королю Мохаммеду Саид Паше. Михал попросил его о фирмане, рекомендательном письме, для облегчения своего путешествия в Нубию. Получив фирман некоторое время спустя, граф Тышкевич с удивлением обнаружил в нем, среди прочего, разрешение на проведение раскопок по всему Египту. Буквально на следующий день, наняв землекопов, Тышкевич приступил к раскопкам в районе Карнакского храма. И снова удача – уже в первые дни он находит красивый позолоченный сосуд и золотую фигурку Амона-Ра.
Естественно, эти находки лишь распалили азарт графа. И когда египетские власти, опомнившись, все-таки запретили Тышкевичу продолжать раскопки, он уже не мог остановиться. Подкупив местных чиновников, граф продолжил раскопки в Западных Фивах. В дневнике путешествия, опубликованном в Париже в 1863 году, он отметил:
«Несмотря на муки совести, я все же начал раскопки. Страсть к древностям пересилила, и теперь я нахожусь в нетерпении увидеть мумии и саркофаги».
Михал Тышкевич действительно обнаружил две мумии и неразграбленную гробницу с большим количеством бесценных артефактов, включая предметы древнего обихода, религиозного культа, папирусы. К чести графа необходимо отметить, что современные археологи находят его метод проведения раскопок достаточно научным (особенно с учетом той эпохи). Все находки зарисовывались, велась их атрибуция. По всей видимости, эту методичность Михал перенял у Евстахия и Константина Тышкевичей, которые занимались раскопками курганов в Беларуси, заложив основы отечественной археологии.
224 артефакта, привезенных Михалом из Египта, были переданы им в Виленский музей древностей (в том числе две детские мумии). Какая-то часть находок досталась в качестве сувениров многочисленным родственникам. А около 200 артефактов граф подарил Лувру (если будете в египетских залах, обращайте внимание на таблички экспонатов – на многих из них вы обнаружите фамилию Tyszkiewicz).
Щедрый дар Франции был неоднозначно воспринят на родине. Однако у этого решения была неоспоримая логика. В письме своему троюродному дяде Константину Михал писал:
«Я потратил столько сил и работал не ради удовольствия, но ради науки. Мои находки, если их привезти в Литву, где никто не знает иероглифов, станут просто забавными вещицами. В то же время, дай их в руки современным Шампольонам, и они послужат продвижению науки».
В 1862 году Михал Тышкевич унаследовал от своего бездетного дяди Биржанскую ординацию, что сделало его одним из богатейших представителей края. Другой бы воспользовался случаем, чтобы осесть в красивом имении, заняться хозяйством и семьей, стать столпом местного общества, но граф нашел лучшее применение своим рентным доходам. Он уехал в Италию, купил в Неаполе виллу Лючия (ранее принадлежавшую королю Фердинанду I) и продолжил археологические раскопки, на этот раз в Кампании.
К неаполитанскому периоду относится важный эпизод, повлиявший на дальнейший подход графа к коллекционированию. Тышкевич потратил около 125 тысяч франков на покупку античных инталий (геммы с врезанными изображениями), большая часть которых оказалась подделками. Михал посчитал это хорошим уроком для себя. Со временем он превратился в крупнейшего в Европе специалиста по геммам, бронзе, медалям, монетам и печатям, к совету которого прибегали тогдашние музейные работники.
В 1865 году, не получив разрешения на работы в древних Помпеях, Тышкевич переезжает в Рим, где и будет жить до конца жизни (как правило, весной каждого года он уезжал в Париж, а осенью возвращался в Италию). Поначалу, в силу своего статуса и происхождения, граф был на заметке у римского информатора российской полиции Юлиана Балашевича. Однако достаточно быстро он исчез из отчетов стукача, поскольку не принимал участия в политической деятельности эмиграции. При этом Михал не был анахоретом и вел очень активную социальную и научную жизнь.
В Вечном городе Тышкевич проводит археологические раскопки на Аппиевой дороге (Via Appia Antica), затем исследует несколько античных поселений в Лацио и Тоскане. После 1870 года молодое итальянское государство фактически запретило работу частных археологов, и Тышкевич сосредотачивается на расширении своего собрания античных артефактов, по сути, превратившись в профессионального коллекционера.
Как вспоминал Феличе Бернабей, первый руководитель созданной после объединения Италии Генеральной дирекции древностей и изящных искусств (государственное агентство, которое должно было бороться с черным рынком антиквариата), римская квартира Тышкевича была настоящим музеем и местом, где практически ежедневно встречались антиквары, коллекционеры и знатоки античного искусства. Многие из них стали друзьями графа, например, Вильгельм Фрёнер – немецкий ученый, живший в Париже, полиглот, многолетний сотрудник Лувра и советник Наполеона III.
Интересы Тышкевича могли меняться, поэтому коллекция также постоянно менялась. Хотя ее основой всегда оставались инталии, граф собирал редкие медали, монеты, скульптуру, сосуды из бронзы, стекла и керамики. Он и покупал, и продавал. Со временем продажи, похоже, стали формировать существенную часть доходов Тышкевича.
И это было весьма кстати. Дело в том, что граф уже давно оставил жену Марию Радзивилл, с которой у него было пятеро детей, и в Риме жил со своей французской любовницей Джульеттой Бо. Оформление развода в то время было очень сложной и длительной процедурой. В 1872 году он только получил разрешение на сепарацию (раздельное проживание). Тогда же Михал Тышкевич отказался от титула ордината Биржанского в пользу своего старшего сына Юзефа, в обмен получив с этих владений ежегодный пенсион в 7642 рубля золотом. В 1874 году, чтобы ускорить развод, Михал вышел из российского подданства, став гражданином коммуны Халлау в Швейцарии. И только в 1878 году, наконец-то оформив развод с Марией Радзивилл, он смог жениться на Джульетте Бо.
Михал Тышкевич скончался в 69 лет, примерно половину жизни прожив в Вечном городе. Поздней осенью 1897 года его похоронили на Кампо Верано. Это кладбище находится в районе университета Ла Сапиенца, рядом с базиликой Сан Лоренцо фуори ле Мура, которая является одной из семи паломнических церквей Рима и нанесена на все туристические карты города.
Согласно последней воле графа Тышкевича его коллекция была продана на аукционе. Он проходил в июне 1898 года в Париже и длился три дня. Выручка составила 358.866 франков. Среди покупателей были как крупные музеи (тот же Лувр), так и частные коллекционеры из Европы и даже США.
«Если бы его собрание не было рассеяно, ни один коллекционер-знаток не мог бы с ним сравниться: ни римские кардиналы XVI века, ни миллионеры нашего века»,
— написал Вильгельм Фрёнер, автор каталога аукциона.
Из многочисленной коллекции Тышкевича сегодня сохранилось лишь около 450 объектов, главным образом те, что находятся в музеях Парижа, Варшавы, Лондона, Копенгагена, Нью-Йорка и Бостона. Остальное утрачено во время мировых войн либо находится в некаталогизированных частных собраниях. Что касается Виленского музея древностей, после восстания 1863-64 гг. приказом генерал-губернатора Муравьева он был расформирован. Большая часть экспонатов, включая египетскую коллекцию, вывезена в Россию, где бесследно исчезла, возможно, погребена в запасниках современных музеев.
***
Парадоксально, но о несвижской коллекции Радзивиллов мы знаем гораздо меньше, чем о собрании Тышкевичей. Конечно, любой школьник после экскурсии может рассказать про 12 золотых апостолов, но, если оставаться в рамках строго научного подхода, информации окажется не так уж и много.
Последние представители несвижской ветви Радзивиллов – Пане Коханку и его племянник, один из адъютантов Наполеона Доминик Радзивилл – были людьми очень увлекающимися и потому обремененными большими долгами. Тем не менее, в замке находилось значительное художественное собрание (сотни полотен различного уровня и авторства), библиотека, начало которой было положено еще Николаем Радзивиллом Черным, семейный архив и архив Канцелярии ВКЛ, бесценная коллекция оружия и доспехов, монеты, медали и другие раритеты, драгоценная посуда, мебель, кореличские и несвижские шпалеры, слуцкие пояса.
Ценностей было так много, что их невозможно было разграбить за один раз – процесс растянулся минимум на полвека. Еще в 1772 году, после первого секвестра (при Пане Коханку), российский генерал Бибиков вывез из Несвижа 14 тысяч книг, которые пополнили библиотеку императорской Академии наук в Санкт-Петербурге.
Наиболее масштабный грабеж случился в ноябре 1812 года, когда в Несвиж вошел полк Карла Кнорринга. Есть веские основания считать, что многие ценные предметы из радзивилловского замка были присвоены им и генералом Сергеем Тучковым. Чтобы прекратить неконтролируемое воровство, адмирал Чичагов, командующий Дунайской армией, был вынужден создать специальную комиссию из старших офицеров для описи ценностей. Тогда же он издал приказ, как распорядиться «добычей, взятой у неприятеля». В итоге, несвижская коллекция монет и медалей (более 12 тыс. экземпляров) была отдана Харьковскому университету, конфискованная церковная утварь передана московскому Успенскому собору, а самые ценные и древние артефакты были отправлены тогдашнему главноначальствующему Кремлёвской экспедицией и Оружейной палатой Петру Валуеву.
В 1814 году Александр I отменил секвестр владений в Несвиже, передав ординацию Антонию Генриху Радзивиллу, представителю прусской ветви рода (нам он больше известен как автор оперы «Фауст», либретто к которой написал сам Гёте). Поскольку о варварском разграблении несвижского замка стало известно в Европе, царь учредил комиссию по расследованию. Дело тянулось более десяти лет и повлияло на карьеру Тучкова, но в конце концов виновные в грабеже не были наказаны, а похищенные ценности, включая вывезенное в Москву и Харьков, так и не вернули законным владельцам.
Трагические испытания для замка и его коллекции на этом не закончились. Хотя несвижский ординат Антоний Генрих и не имел отношения к ноябрьскому восстанию 1830 года, его родной брат Михал Гедеон Радзивилл в январе 1831 года был назначен руководителем повстанческих войск. По всей видимости, это обстоятельство спровоцировало очередное разграбление несвижской резиденции. Именно в это время из нее, среди прочего, был вывезен женский портрет кисти Рембрандта. Картина долго находилась в частной коллекции в Санкт-Петербурге, затем в 1909 году продана на аукционе в Париже за 60 тысяч долларов. В настоящий момент портрет является частью коллекции музея Метрополитен в Нью-Йорке.
Когда в 1870-е годы в Несвиж решил вернуться 14-й ординат Антоний Вильгельм Радзивилл, замок представлял собой печальное зрелище. Жена князя Мария де Кастеллян в своих мемуарах отмечала:
«Замок был необитаем, крыша прохудилась во многих местах, оборваны желоба и водосточные трубы, все затекло водой, многие потолки обвалились, иные едва держались, двор был перекопан».
Пока проводились первоочередные ремонтные работы, князь с женой и маленькими детьми были вынуждены 5 месяцев жить у своего родственника в Радзивиллмонтах (резиденция в соседней Клецкой ординации, сейчас деревня Красная звезда).
Именно Марии де Кастеллян Несвижский замок обязан как никому со времен Николая Криштофа Сиротки. Не имея в себе радзивилловской крови, она искренне прониклась проектом возрождения княжеской резиденции и отдала этому больше 25 лет своей жизни. При ней капитально отремонтировали замок, заложили английский парк, создали новую библиотеку, Несвиж вновь обрел аристократический лоск, стал местом, где активно бурлила светская жизнь.
Что же с радзивилловским собранием? Несмотря на системный грабеж со стороны частных лиц и государства, какая-то часть коллекции несвижских ординатов все-таки дожила до ХХ века. Об этом свидетельствуют сохранившиеся документы, а также воспоминания гостей Радзивиллов, посещавших их резиденцию в Несвиже. Тем не менее, в 1920-е гг. внуки Марии де Кастеллян, последние несвижские владельцы, Альбрехт (князь Аба, как его называли) и Леон столкнулись с нехваткой средств на содержание замка. Этим, видимо, можно объяснить частичную распродажу несвижского арсенала, которая была предпринята Альбрехтом Радзивиллом в 1925-1928 гг.
Собрание старинного оружия и доспехов в Несвиже было одной из крупнейших частных коллекций того времени. Однако она не была каталогизирована и, соответственно, о ней мало знали в научной, музейной и антикварной среде. В середине 1920-х в Несвиж по приглашению князя Абы приехал американец Стивен Гранчай (Stephen V. Grancsay), который позже стал куратором коллекции оружия и доспехов музея Метрополитен. В течение нескольких месяцев Гранчай проводил инвентаризацию арсенала. По-видимому, в качестве гонорара за свой труд он получил два бесценных экспоната – крепежную пластину к шлему короля Генриха Валуа и китайское седло XVII-XVIII веков. Их он, очевидно, нелегально вывез из Польши в США, где они вскоре пополнили коллекцию Метрополитен-музея.
В 1925-1926 гг. часть несвижского арсенала (378 предметов) была перемещена Альбрехтом в Варшаву. Скорее всего, для последующего вывоза за границу. В 1926 и 1927 годах в Лондоне на двух организованных домом «Кристис» аукционах был продан 221 предмет оружия и доспехов, в том числе латные доспехи Юрия Радзивилла, отца королевы Барбары (жены Жигимонта Августа). Владелец коллекции напрямую не назывался (фигурировал в каталоге как «русский князь»), но ни у кого из современных специалистов нет сомнений, что это была часть несвижского арсенала. Спустя год, в 1928 году, в Нью-Йорке были проданы еще 6 предметов.
Сейчас доспехи и оружие из Несвижа можно найти помимо Метрополитен-музея в Художественном институте Чикаго, Музее искусств в Филадельфии, Британском музее и Музее Виктории и Альберта в Лондоне, музее Фитцвильям в Кембридже, Музее Армии в Париже, Художественно-историческом музее в Вене, Музее Войска Польского в Варшаве и петербургском Эрмитаже.
Несколько слов необходимо сказать и об окончательном разгроме несвижской коллекции. Поскольку замок находился всего в десятке километров от старой советско-польской границы, части Красной армии захватили его уже утром 17 сентября 1939 года. Последний 17-й ординат князь Леон и его многочисленные родственники и гости (Радзивиллы дали приют всем, кто смог уехать из Польши, спасаясь от немцев) были арестованы НКВД, сначала этапированы в Минск, а затем отправлены на Лубянку.
Тогдашний глава БССР Пантелеймон Пономаренко лично приехал в Несвиж и затем отчитывался Сталину об увиденном:
«…около двухсот огромных комнат. Везде висят картины, среди которых много шедевров, оружие всех эпох, украшенное серебром, золотом, знаменитая библиотека просто бесценна».
Будущий советский писатель, а тогда просто корреспондент газеты «Правда» Валентин Катаев въехал в замок вместе с НКВД и солдатами Красной армии. Он также оставил описание своих, немного инфантильных, впечатлений:
«Мы увидели кабинет князя с длинным столом посередине. За этим столом свободно могло бы поместиться пятьдесят человек. Стол был покрыт драгоценными скатертями и вышивками. […] Мы видели грандиозный охотничий зал, устланный шкурами медведей, волков, лисиц. […] Затем мы осмотрели рыцарский зал, полный рыцарских доспехов […]. Ряды рыцарей стояли вдоль белых стен, блестя тусклым серебром и золотом. Стояли целые рыцари-всадники со страусовыми перьями на решетчатых шлемах. Я, конечно, знал, что существуют в мире князья и майораты. Но как-то отвлеченно. Теперь же я увидел это воочию. Это произвело особенно подавляющее впечатление».
27 декабря 1939 г. новые коммунистические власти приняли решение о создании в замке исторического музея. Но буквально через несколько недель передумали, решив передать княжескую резиденцию в распоряжение НКВД и сделать там дом отдыха для «чекистов». Однако и эти планы продержались недолго, и летом 1940 г. в замке постановили организовать автодорожный техникум. Естественно, техникуму остатки радзивилловской роскоши не полагались, поэтому все захваченное имущество было распределено между несколькими советскими музеями, Академией наук БССР, театрами и киностудией.
Что касается судьбы непосредственно самих Радзивиллов, то им повезло гораздо больше. И, как ни странно, выжить в кровавой сталинской мясорубке помогли связи с Италией. Мать Леона Радзивилла княгиня Мария Роза (в девичестве Браницкая) была дружна со многими европейскими аристократами. Поэтому освобождением Радзивиллов из лубянских застенков занялась королева Италии Елена Черногорская. По настоянию монаршей четы в ситуацию были вынуждены вмешаться МИД страны и лично Бенито Муссолини. По всей видимости, Сталин не хотел ссориться с союзником Гитлера и согласился отпустить Радзивиллов в Италию. Примерно в то же время Муссолини освободил из тюрьмы лидера итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти, который, в свою очередь, уехал в СССР.
Спасительница семьи Мария Роза скончалась в Риме в августе 1941 года. Ее сын Леон, последний ординат несвижский, в годы Второй мировой войны проживал в Великобритании, затем перебрался в Париж. Тем не менее, в Риме до сих пор живут его прямые потомки – внучка Диана, ее сыновья и внуки. Было бы любопытно у них спросить, о чем они думают, посещая музей Дориа-Памфили.